19 Лет
Вот уже 19 лет наш сайт usynovite.ru помогает детям обрести новый дом,
родителей, веру в будущее, а опекунам и приемным родителям — родительское счастье и новых членов семьи.
За время работы сайта количество анкет в банке данных детей-сирот сократилось более чем на 100 000.

усыновите.ру

Семья Беленьких

843
 Кристина Беленькая
Учредитель и руководитель благотворительного фонда «С Днем Рождения!», обладательница титулов «Миссис Москва- 2013», «Миссис Россия-2014», мама 5-х детей, один из которых усыновленный
 
Наверное, все началось с того, что я была единственным ребенком в семье, и мне всегда хотелось брата или сестру. Поэтому для себя я решила, что когда вырасту, у меня будет большая семья. И еще почему-то я всегда знала, что в усыновлении нет ничего удивительного – это должно быть наряду с рождением, вот и все. Причем, примеров усыновителей перед глазами не было, родители никаких таких мыслей не высказывали, а с ситуациями, когда дети лишались кровных родителей и приходили в другую семью, я сталкивалась только в литературе и кино. Но я всегда считала, что усыновление - это нормально и правильно. Главное, чтобы рядом был человек, который поддержит, потому что принятие ребенка в семью - это непростой путь, и супруги должны пройти его вместе.
Я рано вышла замуж, и у нас с мужем один за другим родились сыновья. Но, к сожалению, жизнь повернулась таким образом, что обстановка в семье стала ухудшаться, и в конце концов, мы расстались.
Спустя время я встретила другого человека, мы поженились, и поначалу об усыновлении мыслей не было. Впервые, идея об этом возникла в семье, когда у меня родился третий сын - мой муж тогда шутя сказал: «ну не переживай, девочку удочерим». И вот тогда я вспомнила свои прежние размышления и подумала, что теперь рядом со мной человек, которому эта идея, наверное, не чужда. Если он готов сам это предложить – пусть даже в шутку – значит, можно на эту тему говорить. И я действительно стала серьезно думать о том, что если вдруг у меня не получится родить дочку, то я ее удочерю. Это сейчас мне уже понятно, что мотив все-таки должен быть иным. Нельзя подходить к выбору ребенка по половому принципу, равно как и не совсем правильно идти усыновлять, если нет вовсе своих детей, или, если, не дай Бог, умер свой. Главным мотивом должно быть искреннее желание помочь брошенному ребенку. Но в тот момент я так не думала. И вот, после рождения своего четвертого сына, я поняла, что совершенно точно пойду по этому пути. Но одно дело понимать и хотеть, даже заручившись поддержкой супруга, который разделяет твои желания, и совсем другое – взять и начать действовать, пойти собирать документы. К этому сложно подступиться, но нам помог случай. 
Когда младшему сыну был годик с небольшим, нас пригласил на свой День Рождения один очень влиятельный человек. И встал вопрос о необычном подарке - я не хотела дарить никаких тривиальных вещей, потому что, во-первых этот человек мой давний и близкий друг, а во-вторых, он очень и очень обеспеченный и удивить его нечем. Тогда мне в голову пришла идея о том, что лучшим подарком будет некое доброе дело от его имени. Просто надо взять и кому-то помочь. В первую очередь, как это обычно бывает, я подумала о детских домах, и стала искать в Интернете координаты таких учреждений, чтобы сделать денежный перевод. Но, разумеется, ничего подобного не нашла - сейчас, занимаясь этим плотно, конечно, уже знаю, что у детских домов нет расчетных счетов для благотворителей и они не имеют права принимать спонсорские деньги. 
Зато в процессе своих поисков я наткнулась на сайт «Отказники.ру», где увидела анкеты детей и приняла решение сделать перевод от имени юбиляра именно в эту организацию. Я поняла, что она занимается нужным делом. Сумму, которая предназначалась на подарок в День Рождения, я перевела в Фонд «Волонтеры в помощь детям-сиротам». И там же на сайте  совершенно случайно увидела фотографию девочки. Ей тогда было 8 месяцев, совершенно чудный ребенок. Меня поразил ее взгляд - даже на фотографии было видно, какая глубокая у маленького ребенка внутренняя боль, какое огромное горе она пережила. Пройти мимо было невозможно, эта девочка меня потрясла. В тот момент у меня не было мысли ее именно удочерить, но я понимала, что должна для нее что-то срочно сделать. Этой девочке явно требовалась помощь, и я не могла дальше жить, ничего не предпринимая. В анкете о ней были самые скудные сведения: зовут Яной, 3 группа здоровья, Калужская область. Все. Больше никакой информации. Я распечатала фотографию и теперь постоянно таскала ее с собой в сумке, размышляя, что делать. В опеку Калужской области я даже не пыталась позвонить, потому что понимала – без единого документа на руках никто не будет давать мне информацию о ребенке и в принципе разговаривать. И вот я постоянно ходила и думала-думала, что можно сделать в этой ситуации. Первым мое состояние заметил муж, спросил, о чем я так напряженно размышляю в последнее время – замкнулась, не делюсь своими переживаниями, что на меня совсем не похоже. И я ему все рассказала: о том, что нашла на сайте девочку и никак не могу расстаться с мыслью о ней. И вот тогда он мне сказал одну гениальную вещь: «Ну, послушай, мы же всегда хотели удочерить. Может, это и есть наша дочь? Что же мы тогда сидим?! Давай поедем и все выясним». Для меня это стало очередным подтверждением того, что рядом со мной потрясающий человек. Несмотря на то, что наш младший сын был еще крохой, он все равно сказал «давай начнем». Я объяснила, что нас сейчас не пустят даже на порог дома ребенка, потому что документов никаких нет. Но мужа это не остановило, Алексей тут же предложил: «Давай позвоним им и спросим, может им нужно что-то, мы купим, привезем, и у нас будет возможность хоть с кем-то там поговорить».
Так мы и сделали. К счастью, на другом конце провода оказалась чуткая женщина, она разрешила нам приехать и нас приняли в доме ребенка. Конечно, директор дома ребенка не позволила нам пообщаться с Яной, но кое- что она прояснила. Сказала, что, если мы серьезно настроены, то можем, начать собирать документы, писать заявление на усыновление, но  скорее всего, опека нам этого ребенка не отдаст. Девочке нужна особая семья и постоянный уход. Дело в том, что когда мама ждала Яну, а точнее, не ждала, она пыталась вытравить ее из организма разными химическими препаратами, в результате чего девочка родилась с глубокой внутренней патологией практически несовместимой с жизнью. Ее буквально вытащили с того света. И там такой набор заболеваний, который не позволит ей много времени проводить дома, в семье, придется часто и подолгу лежать в больницах. А у нас уже есть четверо кровных детей, и вряд ли опека одобрит такое решение – маме придется месяцами пропадать в клиниках вместе с Яной, забыв об остальных детях. Это не значит, что ребенок не может быть усыновлен, просто ей нужна другая семья, в которой ей одной будет уделяться стопроцентное внимание. Забегая вперед, скажу, что именно так, к счастью, и вышло – Яну забрала одинокая женщина, которая посвящает ей все свое время, в этом плане я могу быть спокойна. Но в тот момент я не сдалась - выписала диагнозы из больничной карты девочки и пошла по врачам. К сожалению, опасения калужских докторов подтвердили все знакомые медики и несколько независимых, которые не знали ни меня, ни мою семью. Действительно, у ребенка были очень серьезные органические поражения внутренних органов, множество и множество проблем со здоровьем. Нам говорили: «вы, конечно, можете ее удочерить, но постоянное лечение и пребывание в больницах будут иметь место. Вы к этому готовы?». Мы поняли, что нет. 
Это было очень тяжело, практически невыносимо. На тот момент мы уже параллельно начали собирать документы и были настроены на этого ребенка. Но сейчас я уже знаю, что наше решение было правильным – каждая семья должна трезво оценивать свой ресурс. Мы смирились с тем, что Яна не станет нашей дочкой, но не остановились и продолжали собирать документы. Сначала заказали справку о несудимости, потом стали проходить медицину. И так получилось, что спустя некоторое время нам перезванивает та же директор дома ребенка и говорит: «Если вы серьезно настроены на усыновление, у нас есть другая девочка. Приедете?». Оказалось, что ребенок был еще не в статусе усыновления - ждали судебных процедур по лишению ее мамы родительских прав, потом должен был пройти срок подачи апелляционного заявления на решение суда и так далее. Но нам разрешили снова приехать, познакомится и если случится контакт, ждать уже именно ее. Мы с мужем решили, что так и нужно поступить, поэтому я снова поехала в дом ребенка. И вот тогда впервые увидела Женю, нашу дочь. Не могу сказать, что меня сразу же что-то «торкнуло» или где-то там «екнуло». Просто бегает девочка, симпатичная, смышленая, но и только. Я не поняла «мой» это ребенок или «не мой». 
Жене в тот момент было три годика. Родилась она как положено в родильном доме, во время беременности ее мама даже наблюдалась у врача и сдавала анализы. То есть Женю мама ждала и даже сама воспитывала ее первый год жизни. Но потом, когда дочке исполнился год и месяц, мама принесла ее в дом ребенка – сказала, что у нее нет денег, чтобы растить дочь и ей некому помочь. Она обещала устроить свою личную жизнь, найти работу и потом вернуться за Женей. Но, оставив ребенка, она пропала, причем бесследно. Когда появились мы, ее попытались найти, и не смогли. Вышли только на родную бабушку и тетю Жени, которым сообщили о том, что появились потенциальные усыновители. В тот момент тетя высказала желание забрать Женю, но дальше слов ничего не пошло, никаких конкретных действий не последовало. Тем временем мы с мужем собирали документы и навещали Женю. Поворотным событием в нашей истории стал очередной приезд в дом ребенка – в тот раз мы снова повезли туда подарки: кучу детских стульчиков, велосипедиков, всего, чего там не хватало. И вот, забив полную машину этого добра, мы приехали. Муж перетаскал подарки в актовый зал и начал их собирать – все это было в упаковках, в разобранном виде. Шел «тихий час», но нянечка, видя, что мы приехали издалека, решила поднять Женю пораньше, чтобы она могла с нами подольше пообщаться. И вот, Женя сидит вместе с нами, ковыряется, спрашивает, «куда это», «куда то», а потом говорит мне: «пойдем, я покажу тебе рыбок в аквариуме!». И мы с ней вышли в коридор. А там другая нянечка везет полдник, она увидела Женю и спрашивает: «Ой, а ты что не спишь? Твоя группа же спит еще». И тогда Женя на нее так важно посмотрела, взяла меня за руку и говорит: «Хм! Так мне мама с папой приехали!». И все. Тут все наши сомнения кончились. Я прихожу в актовый зал, говорю мужу: «Ты знаешь, Женя нас с тобой сейчас папой с мамой назвала». Он, конечно, растрогался – и для меня, и для него это стало поворотным событием. Даже не обладая на тот момент каким-то атомным желанием удочерить именно ее, мы поняли, что просто не можем обмануть ожидания ребенка. Не имеем права предать ее во второй раз. Мы не знали, где тот показатель, который должен сработать при встрече с ребенком, а если он не дал о себе знать, то так можно искать всю жизнь. Мы просто решили, что это, наверное, знак судьбы, и пошли дальше по этому пути. 
В то время еще не было обязательным посещение школы приемных родителей, и, тем не менее, я ходила по психологам, искала ответы на внутренние вопросы. Их было много. Беспокоила психологическая совместимость, вопросы приятия. Смогу ли я? Полюблю ли я? Что будет потом, когда она осознает, что не родная нам? Как быть, когда в эпоху переходного периода Женя предъявит «ты мне не мать, и не смей меня воспитывать»? И так далее, и так далее - все это было. Но степень желания удочерить оказалась выше страхов. 
Я продолжала ездить к Жене примерно полгода – это время ушло на документы и судебные процедуры. И довольно быстро она стала остро реагировать на мои отъезды. Видимо, сказывался страх потери. Было очень сложно. Каждый раз я ехала к ней и знала, что придется расстаться, а она снова воспримет это как маленькое предательство. Мы могли сколько угодно долго общаться, играть, но в тот самый момент, когда я говорила «Женечка, мне пора уезжать», она тут же замыкалась, становилась колючей как ежик, оставляла игрушки, разворачивалась и просто уходила от меня, всем своим видом показывая, как ей обидно. Забегая вперед, скажу, что до сих пор это для нас большая проблема. Когда я предложила Жене пойти в детский сад, она долго куксилась, дулась, а потом сказала: «Нет, я туда не пойду! Ты меня там оставишь». Хорошо, хоть не добавила «снова» - она, как и многие приемные дети может путать меня с кровной мамой и думать, что это я ее изначально бросила, а теперь пытаюсь все повторить. Это очень сложный момент. Конечно, нам еще много предстоит разговаривать на эту тему, и она периодически уже задает непростые вопросы. Пока не спрашивает «А где моя родная мама? Что с ней случилось? Почему она меня оставила?», но и это произойдет. А когда наступит переходный возраст, начнется самоидентификация, становление личности, будет совсем непросто.
Прошло шесть месяцев, и состоялся суд. Мы, наконец, забрали Женю домой, и получили совсем другую девочку, нежели в стенах дома ребенка. Абсолютно другую! Как только она переступила порог нашего дома, ее словно подменили. Будто и не было той Жени, которую я ездила навещать. В стенах учреждения она была веселой, улыбчивой, такой «зажигалочкой», которая радуется по любому поводу и выражает бурю восторга. А когда мы столкнулись с ней в рамках повседневной жизни, я поняла, что ее улыбка- это была своеобразная форма защиты. Постоянная улыбка на лице вовсе не служила выражением радости, как раз наоборот, это была маска, оскал, за которым прятался страх. И мне потребовалось очень много усилий для того, чтобы вытащить на поверхность ее истинные эмоции и переживания. Конечно, поначалу и дома она тоже надевала эту улыбочку, но в ее глазах я видела ужас. Было видно, что ребенок на самом деле зажат, закопмлексован. Даже, выбегая мне навстречу, говоря «мамочка», она делала так не по собственному желанию. Это было всего лишь копирование – надо делать то же, что и другие дети. Сама она просто не понимала, что делать, как общаться, обниматься, сидеть на ручках. Я это чувствовала и не знала, как помочь себе и ей. Нам всем было очень тяжело. 
Первое время дома Женя бесконечно кричала, плакала, закатывала истерики, у нее был период абсолютного смешения дня и ночи. Она регрессировала на глазах - перестала разговаривать, начала снова писаться в штаны, не спать по ночам. У нас был болезненный и тяжелый период адаптации, а мне, к несчастью, не к кому было бежать, не к кому обратиться. Промучившись так некоторое время, я нашла через сайт «Усыновите.ру» замечательного детского психолога Людмилу Петрановскую и записалась к ней на прием. Она-то мне и ответила на очень многие вопросы. 
Поначалу в некоторых ситуациях я просто не знала, что делать. На подсознательном уровне возникают гиперзабота по отношению к ребенку, который попадает из учреждения в дом – он же несчастный, нуждающийся и так далее. Но при этом есть свои дети, которые никакой гиперопеки не получают хотя бы по той причине, что мы, родители, понимаем - ни к чему хорошему это не приведет. И если в семье какую-то вещь родному ребенку принято запрещаешь, то я должна точно также запретить ее и ребенку удочеренному. Правила в семье одни и те же. Но приемный ребенок думает: «Боже мой, я из одного учреждения, где все запрещали, попадаю практически в другое». Мне было сложно лавировать между тем, чтобы пожалеть или пожурить. Бывали ситуации, когда ребенок явно заслуживал строгого выговора, но я понимала, что Женя сделала так не потому, что шалила или баловалась, а просто потому, что еще не знала, как правильно себя вести. То есть в одной и той же ситуации родной ребенок был однозначно наказан, словом или каким-то ограничением, а с Женей приходилось лавировать, да еще и отвечать на вопросы кровных детей: «Мама, а почему ты Женю за то же самое не наказала?». Хорошо, когда речь шла о восьмилетнем ребенке – ему многое можно объяснить. А как быть с трехлетним, который младше сестры? Он же не понимает, на каком основании ему досталось, а ей нет. Безумно сложно. До сих пор я в этом не разобралась. 
Женю, когда она попала к нам в семью, словно отбросило в период младенчества, в тот возраст, в котором ее оставили. Везде, конечно, это описано и объяснено - ребенок должен пройти весь путь вместе с близким взрослым. Но до того как Женя пришла в нашу семью, я почему-то думала, что с моим ребенком такого не случится. Она казалась такой  жизнерадостной, хорошенькой, разумной, было видно, что она абсолютно все понимает. В семье же все встало с ног на голову. В учреждении она хорошо ела, а дома перестала. Казалось бы, один и тот же продукт -там запеканка, а дома сырник – вызывал отторжение. Да и многие другие продукты пугали. Мороженое, например. Казалось бы, сладкое, холодное, приятное, все дети любят, а она кричала криком, когда ей его предлагали. То есть мы столкнулись с огромным перечнем всего, о чем сейчас рассказывают в школах приемных родителей. Она боялась купаться и в ванной, и под душем. Ее пугала своя, отдельная комната, и мы долго спали вместе. Ночью она постоянно вскакивала, куда-то шла, а у нас повсюду лестницы, поэтому приходилось загораживать каждый пролет и не спать – я банально боялась, что она упадет и расшибется. Одно время у Жени появилась склонность к систематически повторяющимся навязчивым действиям, которые она не могла контролировать. Она то методично отковыривала обои со стен, то расковыривала что-то у себя на теле, то дрыгала руками-ногами. Мы ходили по неврологам, они говорили, что это проявления адаптации, никакая не болезнь, просто надо этот период пережить. Но это же постоянно происходило, изо дня в день, и никто из нас не знал, что она сделает в следующий момент. По сути в семье появился грудной ребенок, заключенный в тело трехлетнего. Интеллект, физические возможности и способности ребенка трех лет, но по уровню понимания – просто младенец. То есть, к примеру, Женя видит зубную пасту. Теоретически она, может быть, и знает, что этим надо чистить зубы. Но ей гораздо интереснее изрисовать пастой стены или попробовать ее в каком-то другом исполнении. Невозможно было абсолютно все предметы убрать из поля зрения, а Женя экспериментировала со всем подряд. Думаю, параллельно она фиксировала нашу реакцию, наматывала на ус, чтобы знать, как к тому или иному действию относятся родители. И вот таким образом выстраивала свою систему правил и понятий в доме. Именно это мне и разъяснила Людмила Петрановская. Я поняла, что не стоит ждать от Жени соответствия возрасту. Да, она, может быть, знает, кто такой Колобок и что такое красный свет светофора, но трехлетнего опыта жизни в семье у нее попросту нет. Почему кровные дети слушаются? Они уже прошли все нужные этапы в два месяца, в три месяца, в год. Младший ребенок видел, за что ругают старшего, а она  всего этого не видела, не знает, и поэтому весь путь ей приходится пройти с нуля. Причем, познавательный возраст без опыта опасен тем, что ребенок не знает границ. Обычно он уже в полгода, когда только начинает ползать, понимает, что в розетку ничего нельзя совать. А тут в четыре года впервые видит розетку. Надо? Надо! Полный вперед. 
Но трудности адаптации со временем исчезают. Постепенно уходят страхи, ребенок успокаивается, привыкает к тому, что никто его не собирается бросать или выгонять. Да, иногда за что-то поругают, но чаще поцелуют. У нас на адаптацию ушло, наверное, года полтора - примерно столько времени Женя прожила и в доме ребенка. Я многое сама для себя поняла за этот период, а еще проделала очень большую внутреннюю работу.  Надо было добиться в себе желания полюбить, искренне, а не формально, и я старательно отыскивала в дочке черты, которые мне нравились. У меня часто спрашивают: «а ты ее любишь как своих родных?». Я точно знаю, что я люблю ее абсолютно отдельным чувством, как, впрочем, и всех своих детей. То, как я люблю младшего, которому четыре – это одно, а любовь к старшему, ему двадцать один, совершенно другая. Женя привнесла в мою жизнь некое пятое чувство. Это, безусловно, любовь, но она другая. Мы с дочкой идем по пути обоюдного принятия. Я хотела бы, чтобы она понимала: мама остается мамой и когда целует, дарит платья, и когда строго объясняет что-то, ругает. Пытаюсь донести это до нее. Кстати, недавно она стала интересно реагировать, говорит: «почему я тебя не слушаюсь? Потому что не ты меня родила. Вот если бы ты меня родила, я была бы совсем другая». Я ей объясняю, что все дети разные, «другие», но во всех своих детей я вкладываю абсолютно одинаковые ценности. А она стоит на своем и логика тут, надо признать, непрошибаемая. 
Как близкие отреагировали на появление Жени? Старшие дети сразу ее приняли, просто заранее согласились и сказали, что во всем нас с мужем поддержат. К маленькому не было вопросов, ему только два года было, а вот среднему на тот момент исполнилось 7 лет, и мы решили его познакомить с Женей еще на этапе дома ребенка. Мои родители отнеслись к появлению девочки настороженно, но не более чем. Активных негативных проявлений не было. Правда, мама до сих пор говорит, что все еще не приняла Женю, у нее нет желания тискать ее, целовать как родных внуков. Но как раз эти страхи – не принять – меня тоже посещали, и я прекрасно понимаю, о чем она говорит. А друзья все были в восторге от нашего поступка, при этом им почему-то казалось, что мы совершаем подвиг. Хотя у меня, что тогда, что сейчас не было ощущения, что я делаю что-то удивительное – усыновление это обычная вещь. Ничего героического. 
Сейчас адаптация уже далеко позади и я, честно говоря, не вижу никаких явных последствий детдомовского прошлого. Острые вещи как таковые ушли, остались только особенности поведения конкретного ребенка. И моя кровная дочь могла бы быть ровно такой же. Мы с этим просто живем. Допустим, мне мама говорит: «она паталогическая врунья, это все потому, что она детдомовская. Это у нее генетика плохая. Твои родные дети никто так не врет, как она». А я думаю, ну, значит, пятый ребенок у нас родился такой – до этого четверо мальчишек не врали, не врали, а вот теперь – раз, и пятый ребенок врет. Даже не врет, а фантазирует. Ну что с этим делать? Все нормально, продолжаем воспитывать.
Единственное, что меня сейчас беспокоит – это внутренний, глубоко сидящий страх перед будущей встречей с кровной мамой Жени. Да, у нас в стране существует тайна усыновления. Никто не имеет права биологической матери передать координаты нашей семьи, чтобы она нашла нас.  Но я сама часто себе представляю, как когда-нибудь Женя скажет: «я хочу найти свою кровную маму». Думаю, как любой страх- этот нужно искоренять путем моделирования ситуации. Я соглашусь, и мы начнем вместе искать, а потом поедем на встречу с ней. Понятно, что они не узнают друг друга сразу – я не верю ни в какой «зов крови», который при первой же встрече бросает людей в объятия. Я думаю, мы увидим женщину моих лет, скорее всего, она будет выглядеть старше и вряд ли ухоженно. Хоть она и младше меня, но очевидно находится в иных социальных условиях, думаю, образ жизни возьмет свое. Скорее всего, Женя сама не сможет с ней заговорить, наверное, это я скажу: «послушайте, у нас к вам разговор, вот эта девочка - ваша родная дочь». Не думаю, что даже в этот момент Женя кинется в объятия к своей кровной маме. Она, наверное, захочет узнать, почему ее оставили, что именно тогда произошло, и почему мама так и не попыталась ее забрать. Может быть, эта женщина попросит у нее прощения, и они обе будет долго плакать... Но этого я не знаю, просто фантазирую. Подбираюсь к своему главному страху. Допустим, моя дочь после этой встречи скажет: «ты знаешь, я хочу с ней жить, потому что она моя мама. Я понимаю, что она поступила неправильно, но я должна». Представим, что и мама Жени этого хочет, и моя дочь уходит к ней. Но как я ни пытаюсь это себе представить, в итоге все мои фантазии приходят к тому, что Женя возвращается обратно ко мне. Она вернется и скажет: «нет, там все чужое, незнакомое и даже пахнет по-другому. Она не жила со мной все это время, она не целовала мои раны, когда я падала, она не носила меня на руках, когда я болела, она не водила меня в музей, она не рассказывала мне всего того, что рассказала ты. Ты моя мать». Я много думаю об этом, смогу ли я выдержать эту встречу и Женин уход? Я смогу, потому что знаю, она все равно вернется ко мне. И если она будет правильно мной воспитана, то, вернувшись, скажет: «мы не можем ее бросить, она моя мать. Мы должны ей помочь. Она все равно близкий мне человек. И мы не можем оставить ее в беде». Если я все сейчас делаю правильно, то у Жени проявится сочувствие к кровной маме, она никогда не будет ее осуждать, никогда не скажет «ты плохая, потому что ты меня бросила». И когда я в своих страхах дохожу до этой точки, я понимаю, что это всего лишь страхи, как бы далеко они ни зашли. Все равно Женя мой ребенок и даже если она захочет жить со своей матерью, все равно меня она никогда не оставит. А для меня это самое главное. Двое старших детей у меня уже вылетели из гнезда, но они же все равно мои. Они все равно приходят, звонят, любят меня, даже если я уже не целую их пятки каждую ночь. Просто этот период прошел, он позади. Самый главный подвиг матери- это уметь вовремя отпустить свое дитя.
Наверное, я уже ничего больше не боюсь. Даже нелюбви - знаю, что то чувство, которое нас объединяет, оно намного больше, чем любовь. У многих родителей с приемными детьми бывают сложности и, бывает, кажется, что пройдена «точка невозврата», созрело решение «отдам». Психологи в таких ситуациях советуют: «отвезите ребенка куда-нибудь на пару дней, с тем же детским домом договоритесь». И вы сами поймете, что жить без этого ребенка уже не сможете. Как бинт оторвать от раны – невыносимо больно. 
Я уверена, что профилактикой сиротства нужно заниматься, начиная со школы - должна вестись работа над созданием ответственного родительства. Когда ребенок зачинается в тяжелой степени наркотического угара или алкогольного опьянения, рождаются глубокие инвалиды. Или просто ребенок родился не от желания родителей, а потому что, «так получилось», и ни папа ни мама не хотели этого. Ну так, не проблема, есть государство, воспитает или другие усыновят. Я теперь много знаю об этом, я часто езжу в детские дома, я многое там повидала. Меня, кстати, до сих пор угнетает чувство вины за то, что я такая слабая, бесхарактерная и не взяла тяжелого ребенка. Женю мою усыновили бы и без меня двадцать пять раз – она хорошенький, здоровенький ребенок. Она бы не осталась в стенах детского дома. А вот тяжелые инвалиды, чье здоровье подорвали их же родители – это постоянная боль. Чтобы такого не было, надо еще в школе учить детей отношениям, объяснять им, как предохраняться, рассказывать о детской психологии и здоровье семьи. Мать должна многое объяснять своей дочке, если, конечно, она в принципе есть и в состоянии выполнять воспитательную функцию, чему и ее тоже надо учить. Если не начать эту работу, мы так и будем ходить по кругу, конца-края этому не будет: бездумно зачинают, бездумно рожают, бездумно бросают, это абсолютный конвейер. И параллельно, чтобы улучшить ситуацию, нужно вводить  профессиональный подход в систему устройства детей. Грамотный специалист должен общаться с родителями, как бы «вести семью» с момента прихода с вопросом «мы хотим усыновить ребенка». Важно понимать, какая это семья, нужно приехать к ним, пообщаться со всеми ее членами, установить психологический портрет семьи и при этом хорошо знать базу детей- сирот. То есть, семья должна подойти ребенку, как ключик к замочку. Не родители подбирают себе сына или дочку, а наоборот - важно ребенку подобрать конкретную семью. Должна быть База данных усыновителей, как сейчас есть База данных по детям, чтобы специалисты, видя анкеты и видеоанкеты семей, оперировали достоверной информацией. Одни, например, примут только здорового ребенка, а другие готовы взяться за трудности с ребенком-инвалидом. У них есть внутренняя готовность и, может быть, даже опыт. У кого-то степень приятия, пройдя через грудничковую стадию, станет больше и тогда однозначно нужен только  грудничок. А кто-то умеет принимать подростков. Это стопроцентно все индивидуально. Я не сомневаюсь, что успешно устроить в семьи можно абсолютное большинство детей. Если будут специалисты, которые качественно работают с семьями, с детьми и умеют «складывать этот пазл», то все сложится. Наверное, где-то здесь и кроется выход из ситуации с сиротством в нашей стране.     

Новости Минпросвещения РФ

08.02.2019 г. Минпросвещения внесёт законопроект об изменении процедуры усыновления несовершеннолетних в Правительство.

8 февраля в Общественной палате Российской Федерации прошли слушания по законопроекту «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам защиты прав детей». В мероприятии приняла участие заместитель Министра просвещения Российской Федерации Т. Ю. Синюгина.

В ходе своего выступления Т. Ю. Синюгина сообщила, что ведомство готово внести законопроект об изменении процедуры усыновления несовершеннолетних в Правительство. 

– В течение полугода мы неоднократно с вами встречались. И поводом для наших встреч были заинтересованный и неравнодушный разговор и работа над законопроектом, который сегодня уже готов к тому, чтобы мы внесли его в Правительство, – сказала Т. Ю. Синюгина.

Справочно

В декабре 2018 года членами Межведомственной рабочей группы при Минпросвещения России подготовлен законопроект «О внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации по вопросам защиты прав детей». Законопроект был размещен на федеральном портале проектов нормативных актов для широкого общественного обсуждения.  

В законопроекте содержатся новые подходы к передаче детей-сирот на воспитание в семьи, которые позволят развивать институт опеки, совершенствовать условия для подготовки лиц, желающих взять в свою семью ребенка-сироту.

Впервые законопроектом предлагается ввести в федеральное законодательство понятие «сопровождение». Планируется, что этим полномочием  будут наделены уполномоченные региональные органы власти и организации, в том числе НКО.

Отдельное внимание в документе уделено именно процедуре усыновления, туда добавлено положение о порядке восстановления усыновителей в обязанностях родителей, если раньше их лишили такой возможности.

Новости

Все новостиПодписаться на новости

17 Октября 2024

16 октября 2024 года в Тюмени начала работу Всероссийская стажировочная площадка для специалистов ведомств системы профилактики социального сиротства.

10 Сентября 2024

В Москве состоится Всероссийский форум школ родителей

28 Августа 2024

Проект «От обители — к родителям» с 28 августа объявляет о начале набора на участие в ресурсных группах для приёмных родителей и кандидатов.

26 Июля 2024

С июня по август состоялось восемь онлайн-встреч приёмных родителей и кандидатов в приёмные родители с экспертами проекта «От обители– к родителям» в области защиты прав детей и сопровождения замещающих семей, православными священниками, православными психологами, работающими на основе православного вероучения